О мире

Университет в Средневековой Европе представлял собой сообщество студентов и магистров (преподавателей), которые хотели учиться и учить. Возникал он обычно, более менее самостоятельно: собиралось на некотором, удобном для учебы месте изрядное количество заинтересованных людей, они просили папскую буллу и (если получали) объявляли себя университетом.

Папская булла давала членам университета право экстерриториальности, то есть, они были непосудны местным судам, не платили королю или иному феодалу налогов, считались клириками, то есть, принадлежали к сословию духовенства. Даже если студент был обладателем древнего герба и доброго меча, с юридической точки зрения он – клирик. И если он набедокурит, то судить его будет университетский суд.

А если дело будет сложным, то суд более старшей церковной инстанции. А так как университет был экстерриториальным чуть менее, чем полностью, иначе говоря, он не подчинялся не только местному феодалу, но и местному епископу, то судить такого вот студента мог суд курии или ее полномочного представителя.

И самое главное право, которое давала такая булла: право выносить экспертное суждение об академическом прогрессе того или иного лица. Плюс связанное с ним право преподавания, известное как Licentia docenti (буквально, право преподавания). Благодаря которой европейские дипломированные преподаватели стали называться лиценциатами, а российские – доцентами.

При этом, стоит отметить одну важную деталь: степень, присвоенная в одном университете, котировалась во всем христианском мире. Это, к слову, вообще важный элемент средневековой корпоративной культуры: не важно, кто ты и откуда, важно то, к какой корпорации и какому сословию ты принадлежишь и какой статус внутри этогосословия/корпорации имеешь. Если ты рыцарь, с тобой будут, в первую очередь, обращаться как с рыцарем, а уж потом будут смотреть на то, француз ты, англичанин или итальянец.

То же самое можно сказать и про университеты. Если ты магистр, скажем свободных искусств или лиценциат права, то для всех ты, в первую очередь, лиценциат права. Я это вспомнил вот еще по какой причине: университеты были миром латинского языка (старый университетский квартал в Париже до сих пор зовется Латинским), который ни кому не был родным. Это было эсперанто средневековой науки и мысли. И любой студент или магистр (откуда бы он ни был), в любом университете (от Толедо до Праги, от Болоньи до Упсалы) говорил со своими собратьями на одном языке.

А если учесть, что к концу средневековья университетов было около девяноста, то можно сказать, что паутина этой вот научной корпорации охватывала всю Европу. И это была очень динамичная паутина. К примеру, некто решил стать доктором богословия. Но для этого ему нужно сначала стать магистром свободных наук и искусств, затем необходимо получить степень по медицине или юриспруденции и только после этого направлять свои стопы в сторону теологии. Но, в разных университетах разные науки преподают с разным качеством и по разным системам.

И тут нужно решать, где ты будешь получать свои знания и степени. Свободные искусства лучше всего брать в Италии (особенно с началом Возрождения), за медициной стоит ехать в Испанию, в Толедо, там изучают наследие великих античных и арабских врачей, а вот за богословием можно ехать в Париж, если тебе близка строгая схоластика Аквината. А если томизм тебе претит, тогда пожалуй в Оксфорд, к наследникам Оккама. К слову, именно тогда вот эти вот переезды и назывались образовательным маршрутом.

Кроме того, к переездам юный (или не очень юный) магистр был побуждаем не только любовью к науке, но и тем, что считалось не очень-то приличным начинать преподавать там, где ты получил степень. Этим ты, как будто, отбираешь хлеб у своих учителей, начиная с ними конкурировать за, как бы мы сейчас сказали, «часы», то есть за внимание студентов.

И вполне в ходу была следующая модель: новоиспеченный магистр искусств покидает Болонью и едет за медициной в Толедо, где он преподает как магистр искусств, пока учится медицине.

И с этим связан еще один феномен университетской жизни. Путешествовали студенты, безопасности для и интереса во имя, группами. Музыку им преподавали, со стихосложением они были знакомы. А вот денег, обычно было сильно меньше, чем того хотелось бы. И они по пути следования кормились тем, что пели песенки и травили байки. Отличались они от менестрелей тем, что делали акцент не столько на фиглярстве и жонглерстве, сколько на сатире и остро социальной проблематике. И эти путешествия родили феномен вагантов.

Давайте рассмотрим устройство университета на примере университета в Париже. Заметьте, он не именовался Парижским, то есть он не принадлежал ни городу Парижу, ни королю Франции. Университет, как община, корпорация, принадлежал сам себе и мог, если возникнет необходимость, переехать. Так, к слову, однажды откочевал Оксфорд. Не очень далеко, в Кембридж. Потом вернулся, но часть корпорации до того полюбила навое место, что осталась, основав еще один университет. Хотя, на самом деле, там все несколько сложнее, но не об этом сейчас речь.

Средневековый университет в Париже занимал левый берег Сены и, чисто юридически, это уже был как бы не совсем Париж. Власть парижского прево не распространялась на эту территорию, там не было его стражи, он не обладал там правом суда.

Это было закреплено королевской грамотой Филиппа II Августа, данной в 1200 году. Поводом к написанию ее была многодневные беспорядки (в ходе которых были и убитые), причиной которых было столкновение горожан со студентами (которые вовсе не считались горожанами). По итогам кровавых разборок было решено, что прево может только пресечь беспорядки, но не смеет тащить студентов в узилище и уж тем более судить их, он должен передать их дело местному епископу. А тот пусть передает дальше куда ему положено передать в рамках его, епископской, власти. То есть вернуть в университет, если дело кажется ему не слишком сложным или отправить наверх (в Рим), если дело серьезное.

Итак, университет – город в городе. Он подразделяется не на факультеты, как бы мы могли подумать, но на нации – землячества студентов (нацией тогда именовали то, что мы сейчас зовем этносом). Наций в Париже было четыре: фламандская, пикардийская, французская и германская.

Студент, придя в университет, записывался в ту или иную нацию, приносил клятву в том, что будет чтить установления, порядки и статуты и, что для нас очень важно, клялся в верности своим товарищам. А они, в свою очередь, принимали его в свою школярскую семью. Короче, один за всех и все за одного.

Ему помогали найти комнату, которую он снимал у доброго парижанина. Вот про парижанина, к слову, интересно. Парижанин живший на левом берегу Сены оказывался в интересной и странной ситуации. С одной стороны, он был членом городской корпорации города Парижа и мог, в случае чего, рассчитывать на защиту и правосудие. Но, с другой стороны, его конфликты со студентами оставались, во многом, его делом. И если некий студент совратит его жену или дочь (о чем с известной игривостью поется в знаменитой студенческой песне Gaudeamus), то бежать ему с этим абсолютно не к кому. Останется только взять палку поувесистее и, набрав еще солистов для оркестра, пойти и научить стервеца петь. Возможно, фальцетом. Чтобы понял ходок по чужим женам извечную максиму, которую ему в университете его не втолковали: longus penis – vita brevis.

И жизнь студента осложнилась бы кастратофически, если бы не те клятвы, которые он давал. Его нация обязана была вступиться него. Так что рогоносцу и присным был просто гарантирован комитет по встрече.

Так что стычки между горожанами и студентами были делом обыденным. В германских землях был даже особый тип кинжала, который назывался студенческим. Вот для таких вот случаев. Их, эти кинжалы, потом возродили нацисты (в своей неуемной страсти к германской старине). Это весьма серьезных размеров игрушка, типологически относящаяся к баселардам.

И да, городские власти, издавали кучу правил, запрещавших студентам носить оружие в городской черте. А раз что-то так активно и, самое главное, регулярно запрещают, значит – это есть и не собирается исчезать.

Но, при всем неудобстве, студенты были городу полезны. Они снимали комнаты и квартиры, пили и ели, обеспечивали работой переписчиков и переплетчиков, а еще портных, башмачников, свечных дел мастеров и много кого еще.

Тут можно вспомнить каналью Бонасье, галантерейщика, созданного пером Дюма. То, что романтичный до ужаса гасконский дворянчик строит глазки молодой супружнице, конечно, не очень приятно. Но много есть в мире неприятных вещей. А вот то, что он исправно платит за комнату и покупает дорогущие шляпы (в фильме покупал, про книгу не помню) – прямая выгода. А деньги есть деньги, особенно для бюргера. Так что, пускай дворянчик остается. Пример, конечно, изрядно хромает, но дает некое представление о ситуации.

Да, а на какие собственно, деньги студент живет и учится? Вариантов было несколько. Первый вариант – деньги дает родитель. Оплачивая проживание и, если нужно, учебу. Про «если нужно» я сказал не зря. Дело в том, что многие дисциплины преподавались бесплатно. Считалось (достаточно долго, чуть ли не все средневековье), что знание принадлежит Богу и по сей причине не может быть продаваемо. Облекалось это в чеканную формулу: scientia donum Dei est unde vendi non potest. Продавать могли только те виды знания, которые сулили прямую прибыль обладателю. Традиционно это были медицина и юриспруденция. Медики и легисты-законоведы работали не бесплатно.

И их никто бесплатно не учил. А вот свободные искусства, философия и богословие преподавались абсолютно свободно, ибо считалось, что человек к ним тянется исключительно из сугубой жажды к знанию.

Второй способ – образовательный грант, как бы мы его сейчас назвали. Среди благородных дам было достаточно модно оплачивать обучение какому-нибудь шибко умному, но не шибко богатому мальчику из подвластных. Внучек хромого привратника, чей папа сложил голову в очередной заварушке, устроенной ее беспокойным супругом бароном и его соседом. Мальчик по миссалу читать выучился, но большего знания местный капеллан дать не может. Ну как тут оказать парню в покровительстве. К тому же если учесть, что соседка, коза расфуфыренная, уже трех мальчишек в Виттенберг отправила. И мало того, что отправила, так еще и трещит об этом без умолку. А на последней пасхальной проповеди епископ, говоря о щедрости, только на нее и смотрел. И все смотрели. Так что надо напрячь управляющего и найти парню денег.

И из этого следует, что студенты, распевая все тот же Gaudeamus, не зря вспоминали в третьем, по-моему (хотя могу и напутать), куплете, про mecenatum caritas, которая их поддерживает.

Но и это не все. Был еще способ заплатить за учебу. Юношу могли сделать титулярным настоятелем какого-нибудь храма. Он, в свою очередь, нанимал викарием бесприютного священника, который и тянул поповскую лямку, а сам отец настоятель мог и не появиться на своем приходе ни разу. И мог даже не быть рукоположенным в сан. Крыша в храме не течет, службы отправляются, поп крест алтарный не продал – значит, настоятель справляется.

Но и это еще все. Сама нация, то самое землячество, имела свою казну, откуда могла помогать нуждающимся. Дело в том, что в средневековье считалось, что чем лучше образование, тем канал связи с Господом чище. По этой причине многие горожане, которые не имели средств завещать земли монастырю за упокой чьей-либо души, платили той или иной нации за молитвы по покойнику. А что, они же клирики и очень образованные, даже костерят друг друга исключительно по латыни – святые люди. А то, что пьют да по девкам бегают, ну кто не без греха. Да и пьют, бывает умеренно. И не все по бабам шляются, кто-то вон ночи напролет за книгами сидит. Кроме того, о тех, кто в монастырях заперся, и не такое рассказывают. Так что, заплати и не греши, так оно вернее будет.

Но это отношения с городом. А как с той властью, что выше всякой городской. С королем и императором как? Вот тут мы видим (почти всегда) сплошную любовь и взаимопонимание. Для монарха университет – источник ценных, очень ценных и ценнейших кадров. Мы говорим о врачах, допущенных к августейшему телу, о юристах, которые помогают рулить страной, о людях искусства, которые для красоты и вообще. Правда, стоит отметить, что когда тот или иной член школярского братства шел на королевскую службу, он переставал быть членом университетской корпорации. Это очень по средневековому логично. Переходя на королевскую службу человек обретал сеньора и уже не мог быть хозяином себе и своему слову, не мог быть всецело товарищем своим товарищам.

Кроме того, университеты были средоточием богословской и юридической мысли, составляя известную конкуренцию богословам и юристам курии. И если тому или иному монарху требовалось что-то эдакое обосновать или, наоборот, оспорить, он шел в университет. Особенно, если был не уверен в том, что папское решение будет его устраивать.

И тут был важен именно университет, как самостоятельная корпорация, находящаяся, де-юре, под папской прелатурой. Король что-то такое говорит, университет (не вышедшие из университета королевские легисты, а легисты и теологи самого университета) обосновывает, папа соглашается. Ибо он, как будто, через университет сам одобрил слова монарха. Монарх отгружает университету борзых щенков.

При этом, университет для короля – третейский судья. Он может его подкупить, но он не может ему приказать. Университет не в его власти. Это субкорпорация церковной мегакорпорации. И папа за этим строго следил.

К примеру, император Фридрих II Гогенштауфен, человек пассионарный и искрометный, заслуживший несколько отлучений от Церкви и прозвище Stupor mundi (Изумление мира), одно из своих отлучений схлопотал именно за основание университета в Неаполе. У того университета в дальнейшем была не самая простая судьба, ибо для пап он был не слишком легитимен. Так как право на знание есть монополия первого сословия – духовенства, а тут представитель второго сословия, пусть хоть и сам император, поднял на эту монополию руку. Нельзя так.

Но именно этим своим статусом, этой не подчиненностью королю, университет был королю выгоден. Если университет говорит что-то, согласное с королевской волей, это говорит не сонм королевских легистов, которые и так с ним были бы согласны, а это говорит, как будто сама Церковь.

Источник: https://vk.com/wall-72484070_21274

Храм Гора, Эдфу. Египет 2022

Источник: https://kartazon.ru/...dfu-egipet-2022 (в сокращении)

Современный Эдфу – это центр производства сахара и гончарных изделий, дружелюбный и оживленный провинциальный центр. Несмотря на то, что это сельскохозяйственный город, туризм приносит ему больше денег. В частности туристический базар, который все посетители должны преодолеть, чтобы добраться до храма Гора.

Храм Гора в Эдфу, построенный на возвышенности над Нилом, избежал разрушения во время его разливов. Храм является наиболее сохранившимся древним египетским храмом. Как считается это была одна из последних попыток масштабного храмового строительства в Египте.

Эдфу был известен в эллинистический период на греческом языке как Город Аполлона (Ἀπόλλωνος πόλις), а на латыни как Аполлонополис Магна, в честь главного бога Гора, который был идентифицирован греками как Аполлон.

Город Эдфу был поселением и кладбищем примерно с 3000 г. до н.э., и являлся культовым центром бога-сокола Гора из Бехдета (так же древнее название Эдфу).

Храм Гора возвышается над городом на западном берегу, в 53 км к югу от Эсны. Прогуливаясь по большим мрачным залам, посетителей охватывает чувство благоговения перед тайнами Древнего Египта. Хорошо сохранившиеся рельефы храма предоставили археологам много ценной информации о храмовых ритуалах и власти жрецов.

Двести лет назад храм был погребен по самую крышу под песком, щебнем и частью деревни Эдфу. Высота завала песка составляла 12 метров. Раскопки были начаты Огюстом Мариеттом в середине 19 века. Во время его раскопок здесь был найден текст, в котором говорится, что Имхотеп, великий зодчий III династии, построил в этом месте храм по плану, «упавшему с небес».

Считается что храм Гора, который можно видеть сегодня, это постройка Птолемеев. Начатый Птолемеем III (246–221 гг. до н. э.) 23 августа 237 г. до н. э. на месте более ранней и меньшей постройки Нового Царства, храм из песчаника был завершен примерно 180 лет спустя Птолемеем XII Неосом Дионисом, отцом Клеопатры VII.

По замыслу плана, соотношениям и масштабу, орнаментации он следует каноническим традициям архитектуры фараонов, вплоть до дизайна египетских одеяний, в которые одеты греческие фараоны, изображенные на рельефах храма. Хотя он намного современнее, чем культовые храмы в Луксоре или Абидосе, его превосходная сохранность помогает заполнить многие исторические пробелы; по сути, это 2000-летний пример архитектурного стиля, который уже был архаичным во времена Птолемеев.

За римским маммиси (домом рождения), украшенным красочной резьбой, массивный пилон (ворота) высотой 36 м охраняют две огромные и великолепно сделанные гранитные статуи Гора в образе сокола.

Стены пилона украшены колоссальными рельефами Птолемея XII Неоса Диониса, который держит своих врагов за волосы перед Гором и собирается размозжить им черепа; это классическая поза “всемогущего фараона” со времен Нармера, пропагандирующая власть царя Египта.

За этим пилоном находится Двор Подношений, окруженный с трех сторон 32 колоннами, каждая из которых имеет разные цветочные капители. Стены украшены рельефами, прямо у входа: «Праздник прекрасной встречи» – встреча Гора из Эдфу и Хатор из Дендеры, которые каждый год посещали храмы друг друга и после двух недель великого празднования плодородия , волшебным образом объединялись.

Второй набор статуй Гора в образе сокола из черного гранита когда-то стоял по бокам от входа в первый или внешний гипостильный зал храма, но сегодня осталась только одна статуя.

Внутри прохода во внешний гипостильный зал, слева и справа, две небольшие камеры: одна справа была храмовой библиотекой, где хранились ритуальные тексты; и слева находится “Дом Утра” – зал очищения, ризница, где хранились свежевыстиранные одежды и ритуальные вазы со священной водой. Сам зал имеет 12 колонн, а стены украшены рельефами основания храма Фараонами.

Внутренний гипостильный зал также имеет 12 колонн, а в верхней левой части зала находится, пожалуй, самое интересное помещение этого храма: храмовая лаборатория. Здесь тщательно варились и хранились все необходимые рецепты духов, мазей и благовоний, а их ингредиенты перечислены в барельефах на стенах.

По обеим сторонам зала дверные проемы ведут в узкий Проход Победы, который лежит между храмом и его массивными ограждающими стенами. Эта узкая галерея украшена сценами, которые представляют огромную ценность для египтологов, пытающихся понять природу древних храмовых ритуалов. Рельефы здесь показывают драматическую реконструкцию битвы между Гором и Сетом на ежегодном Фестивале Победы. На протяжении всего конфликта Сет показан в виде бегемота. Он изображен в крошечном размере, что делает его менее опасным. В кульминации драмы показано, как священники разрезают торт в форме бегемота и едят его, чтобы полностью уничтожить Сета.

Вернувшись во внутренний гипостильный зал, через большой центральный дверной проем попадаем в Зал для Подношений или Первую прихожую, в которой есть алтарь, где ежедневно оставлялись подношения фруктов, цветов, вина, молока и других продуктов.

С западной стороны 242 ступени ведут на крышу, откуда открывается красивый вид на Нил и окружающие поля. Возможно, придется заплатить охраннику немного бакшиша, если вы хотите подняться сюда.

Вторая прихожая открывает доступ к святилищу Гора, в котором до сих пор находится алтарь из полированного гранита, в котором когда-то находилась золотая культовая статуя Гора. Эта статуя, созданная во время правления Нектанеба II (360–343 гг. до н. э.), повторно использовалась Птолемеями в их новом храме.

Вокруг святилища Гора расположены меньшие святилища других богов, в том числе Хатхор, Ра и Осириса, а в самом конце — современная копия деревянной барки, на которой статую Гора выносили из храма процессией во время торжеств. Названия этих меньших святилищ очень красочны: “Зал Божественных Тронов”, “Зал Распростёртых Крыльев”, а небольшой алтарь, стоящий в одном из помещений, называется “Великий Трон Рассылающего Солнечные Лучи”.

На восточной стене ограждения ищите остатки нилометра, который измерял уровень реки и помогал предсказывать будущий урожай.

Проект "Эдфу"

В 1986 году профессор доктор Дитер Курт из Гамбургского университета инициировал долгосрочный проект, посвященный полному переводу иероглифических надписей храма Эдфу в Верхнем Египте (Храм Гора), который соответствует требования как лингвистики, так и литературоведения. Кроме того, исследование включает в себя все внутренние параллели, соответствующую литературу и анализ систематики украшений храма. Также составлены комплексные аналитические индексы, полезные для исследователей смежных дисциплин, и грамматика греко-римских храмовых надписей.

Проект Эдфу, расположенный в Гамбургском университете, до 2001 года финансировался «Немецким исследовательским фондом». С 2002 года за проект Эдфу отвечает Академия наук Геттингена, в настоящее время финансируется «Программой академий».

Исследовательский отдел до сих пор работает в Гамбургском университете. Перевод надписей пилона (ворот), включая транскрипции и комментарии, был опубликован в 1998 г. (Эдфу VIII). В 2004 г. последовал перевод надписей внешней поясной стены (Эдфу VII), некоторые из которых ранее не публиковались. В самой последней публикации, выпущенной в 2014 г., приводится перевод надписей внутренней стороны поясной стены (Эдфу VI). Надписи открытого двора и его колонн (Chassinat, Edfou V-VI) имеются в предварительном переводе.

Homepage of the Edfu-Project

Сам храм Гора в Эдфу, отстроенный во времена Птолемеев, стоит на месте более старого храма, о чем свидетельствовали сами династические египтяне. В одном из боковых святилищ находится вход в поземную крипту, которая скорее всего осталась от предыдущей постройки. Стены крипты и способы кладки блоков полностью соответствуют мегалитической кладке, встречающейся в других областях Египта (Осирион, Гиза и тд.)

Другой важной частью пазла исчезнувшей цивилизации предтечей являются так называемые «Тексты Строителей», вырезанные на стенах храма. В этих сложных для восприятия текстах говорится о войнах Первого Времени (Зеп Тепи), времени, когда боги воздвигли первый храм на образовавшейся суши после «потопа». Эти боги прибыли с некоего острова, «родины первобытных». Все эти описания хорошо сходятся с параллелями Атлантиды и тем, что земли Египта были тогда дальними форпостами Острова.

Храмы Зеп Тепи. Анализ текстов храма Гора в Эдфу

Храм Эдфу в его нынешнем виде возводился в течение почти двух веков (между 237 и 57 годами до н. э.); однако в нем имеются элементы, относящиеся к эпохе Пирамид (например, внутренняя и внешняя западные ограждающие стены). Более того, подобно всем крупным храмам, он был построен «на освященной земле», и вокруг него витают тени древнего и великого прошлого.

На первый взгляд, «Тексты Строителей» — не более чем история собственно храма Эдфу вкупе с описаниями его комнат и залов, а также их ритуального назначения и важности. Однако при более внимательном рассмотрении в них выявляется подтекст, который, как показал И. Э. И. Реймонд из Манчестерского университета, свидетельствует «о существовании определенных мифологических событий… где основание, строительство и освоение этого исторического храма (Эдфу) интерпретируется, как имевшее место в мифическую эпоху. Этот исторически существующий храм провозглашается делом рук самих богов и сооружением мифической природы. Этот… указывает, по-видимому, на веру в то, что данный исторический храм является прямым продолжением и отражением мифического храма, который возник в самом начале мира…»

Ясно, что «начало мира» в текстах Эдфу является синонимом Первого Времени, известного также как «ранняя первобытная эпоха». В эту эпоху, как мы узнаем, «слова мудрецов» были записаны богом мудрости Тотом в книгу, где было зашифровано местонахождение ряда «священных курганов» вдоль Нила. Согласно текстам, эта утраченная книга именовалась «Перечень курганов ранней первобытной эпохи» и, как считали, содержала сведения не только обо всех малых «курганах», но также и о самом «Великом первобытном кургане», месте, где предположительно «начиналось время».

Здесь следует обратить внимание на ряд интересных моментов:

1. Профессор И. И. С. Эдвардс недавно связал «Великий первобытный курган» с природным обнажением скального грунта, которое, как известно, находится под Великой пирамидой и вписывается в нижние ряды ее кладки. По-видимому, это также свидетельствует в пользу связи между некрополем Гизы и Первым Временем, которую мы отмечали в части I.

2. «Мудрецов», которые упоминаются в «Текстах Строителей» Эдфу, было семеро. Их особая роль состояла в том, что они были «единственными божественными существами, которые знали, как создавать храмы и вообще святые места». Именно они были инициаторами строительства на «Великом первобытном кургане». Эта работа, в которой принимал участие и Тот, включала в себя разбивку и возведение первого «мифического» храма Первого Времени.

3. Сооружение, воздвигнутое под руководством семи мудрецов, именовалось хвт — нтр, что означает «дворец бога»: «Воздвигнутый быстро» именовали его люди. Внутри него находится святилище, именуемое «Великий трон», и все его молельни обустроены, как положено».

4. Когда все эти работы были завершены, «мудрецы обеспечили волшебную защиту (сет мдв) этого места».

5. Из всех древнеегипетских текстов упоминания о «семи мудрецах» сохранились до наших дней лишь в «Текстах Строителей» Эдфу. Может быть, поэтому египтологи мало внимания уделяли личности этих существ, признавая лишь, что они, видимо, играли определенную роль «в более широкой и более общей теории, касающейся происхождения священных территорий и их храмов». По нашему же мнению, в контексте, в котором мудрецы описаны в текстах, имеется кое-что примечательное.

Здесь явно доминируют образы «потопа», «первобытные воды» которого, отступая, обнажают постепенно «Великий первобытный курган». Это весьма напоминает вершину горы, на которой осел Ноев ковчег после библейского потопа, а также древневавилонское предание о «семи мудрецах», которые «жили до наводнения» и построили стены священного города Урук. И случайно ли в индийском предании фигурируют семь мудрецов — риши, которые пережили потоп, дабы сохранить и передать грядущим поколениям мудрость допотопного мира?

И всегда мудрецы появляются в облике просветителей, спасшихся от катаклизма, который стер все с лица земли, после чего они начинают с нуля на заре новой эры, которую в Древнем Египте называли Первым Временем. Как отмечают в своем блестящем исследовании текстов Эдфу Реймонд:

«Первая эра, известная нам по основным источникам, была периодом, который начинался с того, что существовало в прошлом. Основной смысл текста состоит в том, что древний мир, будучи построен, был затем разрушен; затем этот мертвый мир стал фундаментом нового созидательного периода, который первоначально был посвящен воссозданию, воскрешению того, что некогда существовало в прошлом».

Согласно текстам Эдфу, семь мудрецов и прочие боги прибыли с некоего острова, «родины первобытных». Как отмечалось выше, тексты настойчиво утверждают, что явлением, погубившим остров, было наводнение. Они также говорят, что он погиб внезапно, и большинство его «божественных обитателей» утонули. Прибыв в Египет, немногие уцелевшие стали «богами-строителями, которые всем заправляли в первобытную эпоху, владыками Света… призраками, предками… которые взрастили богов и людей… старшими, которые возникли в самом начале, которые освещали эту землю, когда вместе ступали по ней».

Этих удивительных существ вовсе не считали бессмертными. Напротив, выполнив свои задачи, они умерли, и их место заняли их дети, совершив положенный ритуал погребения. Таким вот образом, подобно «последователям Гора», поколения «богов-строителей», «мудрецов», «призраков», «владык Света», описанных в текстах Эдфу, могли постоянно обновляться, передавая в будущее традиции и мудрость, которые коренились в предыдущей эре. Таким образом, сходство между «старшими» из Эдфу и Шемсу Гор из преданий Гелиополиса так велико, что трудно избежать вывода, что оба эпитета, равно как и многие другие, описывают одно и то же призрачное братство.

Это впечатление подкрепляется постоянными ссылками в текстах Эдфу на «мудрость мудрецов» (кстати, это свойство было одной из основных характеристик последователей Гора) и неоднократным подчеркиванием того, что их особым даром было знание — которое включало в себя архитектурные познания, но ими не ограничивалось. Аналогичным образом, о мудрецах говорится, что именно они разработали планировку и конструкцию всех будущих храмов; та же роль в других текстах приписывалась «последователям Гора». Например, в храме Дендеры (чуть севернее Эдфу) имеются собственные тексты строителей, которые гласят, что «великий план», которому следовали его строители, был «записан в древних писаниях, которые дошли от последователей Гора».

Грэм Хэнкок, Роберт Бовал. "Загадка Сфинкса"

Остров Богов. Сотворение Мира

В городе Эдфу, расположенном в 87 километрах к югу от Луксора, сохранились развалины древнего храма. Это величественное сооружение, построенное во времена правления Птолемея III из царской эллинистической династии, которая была основана после триумфального вступления Александра Македонского в Египет в 332 году до нашей эры. Документы свидетельствуют, что строительство храма началось в 237 году до нашей эры, а закончили его лишь в 57 году до нашей эры.

Вырезанные на его каменных стенах надписи свидетельствуют о том, что этот храм заменил гораздо более древнее сооружение, возведенное в соответствии с божественным планом, «спущенным на землю с небес около города Мемфиса». Примечательно, что главными его архитекторами были Имхотеп — уроженец Мемфиса и верховный жрец Гелиополя — и его отец Канефер. Они объединили свои знания и опыт, чтобы построить первый династический храм времен правления фараона Третьей Династии Джосера, для которого Имхотеп в 2678 году до нашей эры построил ступенчатую пирамиду в Саккаре.

Но даже если верить древним легендам, происхождение города Эдфу, когда-то игравшего важную роль в истории страны, связано с таинственными Шемсу-Гор, или «последователями Гора», которые, как утверждалось, основали в этом месте культовый центр в честь Гора из Бехдета, столицы Нижнего Египта, задолго до эпохи фараонов. В религиозной литературе Древнего Египта их называли кузнецами богов, изготавливавшими оружие, которое помогло их вождю добиться подавляющего превосходства.

Предания, повествующие о том, что в этих местах когда-то жили Шемсу-Гор, могут оказаться очень важными для понимания жемчужины в короне Эдфу — так называемых Текстов Строителей, которыми украшены целые стены в различных частях сохранившегося храма эпохи Птолемеев.

Впервые я узнал о существовании документов из Эдфу в 1985 году. Американский писатель Джозеф Джошманс, специализирующийся на загадках древности, преподносил их как свидетельство существования в Египте цивилизации еще до Всемирного потопа, и его гипотеза заставила меня прочесть удивительную книгу доктора И. Э. И. Реймонд «Мифические корни египетской церкви». Будучи египтологом, она стала одним из первых специалистов, которые уловили глубокий смысл текстов Эдфу и поняли, что они содержат свидетельства существования в Египте странного мира в далекие времена, которые можно назвать первобытной эпохой.

Многочисленные тексты Эдфу отличаются большим разнообразием, и совершенно очевидно, что большая часть их содержания почерпнута из нескольких не дошедших до нашего времени книг, таких, как приписываемый богу Тоту «Перечень курганов ранней первобытной эпохи», «Священная книга ранней первобытной эпохи богов» и другие. Все эти необыкновенно древние работы начинаются с описания того, как из первородных вод Нун медленно поднимается священный остров, аналог первозданного холма в традиции Гелиополя. Считается, что это произошло во времена «первого события» — так Реймонд интерпретирует египетское выражение зеп menu, или Первое Время.

Первозданный холм, называвшийся также Остров Яйца, был окружен «каналом», а на краю этого водоема находилось «поле тростника» и священная территория, называвшаяся Ветджесет-Нетджер (иногда Ветджесет-Хор). Здесь были установлены колонны, или столбы, джед, которые служили жилищами первых обитателей этих земель, которых, как утверждается, было 60. Во главе этих таинственных существ стояла группа лиц, называвшихся Соколсши-Джерти, или Мудрецами, которыми правила загадочная фигура бога Пена, или просто «Этого».

Другие группы обитателей мира также имели свои имена, например Ка, Летающая Ба и Гетер-гер. Эти безликие формы, как утверждается, возникли из собственного семени в те времена, когда остальной мир еще не существовал. Самым удивительным в этом странном собрании существ можно считать то, что они считались предшественниками нетеру , богов Великой и Малой Эннеады, стоявших на высшей ступени в теологии Гелиополя.

В текстах из Эдфу подробно рассказывается о событиях, происходивших на Острове Яйца и в Ветджесет-Нетджер, называвшихся «родиной» и ставших ареной жестокого конфликта, приведшего к гибели первого мира. Враг появился в образе змеи, известной под именем Великий Прыгун. Она напала на божественных обитателей священной земли, защищавшихся при помощи оружия, носившего название Полное Око, которое поднималось с острова и вызывало разрушения по воле своих владельцев.

В текстах не приводится никакого объяснения этого загадочного названия, хотя Реймонд считает, что это «центр света, освещавшего остров». Вследствие массовых разрушений все первые обитатели мира погибли, и все вновь погрузилось во тьму, как до момента сотворения Вселенной. Смерть и разрушения были везде — этот факт подтверждается другими названиями Острова Яйца, такими, как Остров Битвы, Остров Вторжения и, наконец, Остров Мира.

После жестокого столкновения со змеей еще более важные превращения произошли с самим островом. Среди вечной тьмы, вновь окутавшей мир, он на время погрузился в первородные воды Нун, а затем вновь появился на поверхности, но уже под именем Преисподней Души. Кроме того, его называли Местом Первого События — в память о смерти Соколов-Джерти и их вождя бога Пена, или Этого, которых теперь называли «духами» и Предками Первого События.

В текстах говорится, что единственным «реликтом» первого периода Вселенной, сохранившимся после катастрофы, является одна колонна джед, расположенная на Поле Тростника у берегов вод Нун. Впоследствии ее заменили новым «насестом», или джебой, который стал центром нового этапа творения, когда появилось второе поколение божественных обитателей острова. Среди них была влиятельная группа существ — Шебтиу, — во главе их стояли Ва и Аа, которых называли «Владыки Острова Вторжения». Еще одна группа из восьми Шебтиу — аналогичная восьми богам Огдоады из фиванского мифа творения — носила такие загадочные титулы, как «Далекий», «Мореплаватель» и «Мощногрудый Владыка, творящий избиения, Дух, живущий на крови».

Помимо этих богов в Ветджесет-Нетджере жили и другие могущественные божества, такие, как бог Птах-Танен и его «Дети Танена», а также загадочное существо по имени Сокол, носившее титул «Господина насеста» и «Крылатого». Ему подчинялась еще одна группа богов, которых называли «команда Сокола». Общее название этих первых богов было Старейшие, или Древнейшие, — именно отсюда ведут свое происхождение термины «древние боги» и «древняя культура», использующиеся для обозначения египетской божественной расы.

Боги, принадлежавшие ко второму поколению и получившие название нетеру, стали новыми правителями Ветджесет-Нетджера. Кроме того, они считались «живущими божествами», которые «жили вместе с Ра». Это первая ассоциация с солнечным культом Гелиополя.

Шебтиу и другие боги начали строить некое «убежище» на берегу священного озера рядом с Ветджесет-Нетджером. Вслед за этим появился первый храм, Дом Ветджесет-Нетджер, который также назывался Великим Троном, или Храмом Сокола (древние египтяне, похоже, были одержимы идеей присваивать одному и тому же объекту разные названия и титулы). Согласно текстам Эдфу это величественное здание стояло на просторной площадке, внутри которой была огорожена еще одна площадка, то есть непосредственно храм.

Подробно указывались и размеры сооружения — «30 локтей с запада на восток и 20 локтей с юга на север». Перед святилищем располагался большой внутренний двор, вдоль двух сторон которого находились меньшие по размерам постройки. Действительно ли в незапамятные времена в Эдфу существовали эти здания? Что с ними стало и где именно они могли быть расположены?

Через некоторое время поднимавшаяся вода стала угрожать Острову Вторжения, в результате чего первый Дом Ветджесет-Нетджер был поврежден или разрушен. Затем случилось нечто удивительное. По совету бога Храма Шебтиу боги Ва и Аа вошли в загадочное место под названием «место, где земные вещи были наполнены властью» — еще одно название для окруженного водой острова, — и произнесли «магические заклинания», заставившие воду отступить.

Для этой цели они, по всей видимости, использовали таинственные, обладавшие магической силой предметы ихт, или «реликты», которые хранились на острове. Затем — к такому выводу приходит Реймонд — Шебтиу, или Огдоады, просто «уплыли» в «другую часть первобытного мира, чтобы продолжить дело созидания».

Последующие стадии сотворения мира включали в себя постепенное совершенствование Храма Сокола, а на месте древней битвы — вероятно, той, в которой первые божественные обитатели мира были уничтожены змеей — было построено еще одно сооружение, Храм Солнца. Перед началом каждого нового этапа строительства проводились ритуалы освящения, которые исполняли Шебтиу при помощи магических «артефактов».

В церемониях также участвовали знакомые нам фигуры, такие, как боги Тот и Птах-Танен, богиня Сешет, бог Солнца Ра и восемь богов-строителей, известных под именем Огдоады (на самом деле это просто другое название Шебтиу). Следует, однако, отметить, что эти дополнительные фазы строительства не обязательно следует считать более поздними событиями, поскольку в текстах встречается много путаницы и повторений. Вполне возможно, они относятся к первым двум периодам творения.

По мере развития Вселенной божественных обитателей Ветджесет-Нетджера сменили Шемсу-Гор, или додинастические предки египетской расы, во главе которых стоял Гор из Бедхета. Они в свою очередь уступили место фараонам-Горам, в результате чего в 3100 году до нашей эры появилась Первая Династия египетских фараонов. Таким образом, мы с полным основанием можем предположить, что тексты Эдфу рассказывают о сотворении мира и о зарождении египетской цивилизации в эпоху Первого Времени.

Значение письменных источников Эдфу трудно переоценить, поскольку египетские жрецы, переписчики и художники, участвовавшие в увековечении этих мифов, считали их реальными событиями, предшествовавшими появлению их собственной цивилизации. Легенды о сотворении мира не только составляли основу их мифов и обрядов, но также оказывали влияние на внешний вид и конструкцию храмов, памятников и на церемонии их освящения. Все эти сооружения рассматривались как точные копии тех, которые были построены божественными предками в первобытную эпоху.

Эндрю Коллинз. "Боги Эдема"

...Может, и правда все, что вы тут говорили. Не удивлюсь. Лично я из тех, кто всегда готов к худшему. Так что не стану с вами спорить. Но все-таки одну вещь я должен сказать. Допустим, мы и впрямь увидели во сне или придумали деревья, траву, солнце, луну, и звезды и даже самого Аслана. Допустим. В таком случае вынужден заявить, что наши придуманные вещи куда важнее настоящих. Предположим, что эта мрачная дыра — ваше королевство — и есть единственный мир. В таком случае он поразительно жалкий! Смешно. И если подумать, выходит очень забавно. Мы, может быть, и дети, затеявшие игру, но, выходит, мы, играя, придумали мир, который по всем статьям лучше вашего, настоящего. И потому я за этот придуманный мир. Я на стороне Аслана, даже если настоящего Аслана не существует. Я буду стараться жить, как нарниец, даже если не существует никакой Нарнии. Так что спасибо за ужин, но если эти двое джентльменов и юная леди готовы, то мы немедленно покидаем ваш двор и побредем через тьму в поисках Надземья. Этому мы и посвятим свою жизнь. И даже если она будет не очень долгой, то потеря невелика, если мир — такое скучное место, каким вы его описали...

Клайв Стейплз Льюис, "Серебряное кресло"

Листая паблики вконтакта, я наткнулся на интересный факт.

Оказывается, не существует никакой выученной беспомощности. Вернее, сам эффект есть, но его настоящая природа прямо противоположна.

Это выяснил Майер, один из соавторов того самого, первого труда, который и познакомил психологический мир с понятием «выученной беспомощности». Новые методы, позволяющие изучить активность мозга, показали, что там происходит на самом деле.

Майер и Селигман полагали, что живое существо по умолчанию, попав в неприятное положение, будет барахтаться, искать выход или хотя бы способы повлиять на происходящее. Но если оно уже приучено, что трепыхания не помогут, что контроля над ситуацией у него нет – оно сложит лапки и будет пытаться переждать, пока всё само собой устаканится. И так оно будет поступать и дальше – даже в тех случаях, когда вполне могло бы что-то изменить.

Обнаружилось, что всё наоборот.

По умолчанию в неприятной ситуации включается как раз модель «замереть и перетерпеть, вдруг само образуется». А вот активные трепыхания и поиски способов что-то изменить – это как раз и есть выученная реакция, которая включается в другом отделе мозга и подавляет врождённую пассивность.

Откуда она берётся? Из опыта успеха.

Попросту говоря, существо, которое уже справлялось раньше с трудностями, будет и дальше вести себя таким образом – оно убедилось, что это работает. Нужно больно щёлкнуть его по носу, показав бесполезность попыток, чтобы оно вновь вернулось к пассивности.

Когда Майер пришёл с этими результатами к своему бывшему соавтору Селигману, тот, поразмыслив, легко их принял. В конце концов, сам-то он сделал себе имя, пропагандируя позитивное мышление, и этому новые открытия никак не угрожали. Наоборот, они точно так же предписывали «учить успеху», нарабатывать уверенность, что ты сможешь с этим справиться.

И тут есть сразу два интересных следствия.

Если пассивность и беспомощность – наша естественная, врождённая, дефолтная реакция, то опыту успеха взяться попросту неоткуда. Ты при всём желании не получишь его своими силами, потому что, предоставленный сам себе, даже и не попытаешься решить задачу.

Единственный вариант, откуда может появиться опыт успеха – если тебе кто-то поможет. Не просто скажет, что задача решаема. Не просто покажет, как её решать. А ещё и даст волшебного мотивирующего пенделя, чтобы ты решил её самостоятельно, обретя понимание: «Я могу с этим справиться!». Желательно ещё и повторить процедуру несколько раз для закрепления навыка.

К успеху нужно приучать. И если ты успешен – скажи за это спасибо тем, кто тебя вовремя приучил. Без них не было бы и тебя, «селф-мейд мен».

И ещё.

Помните, был учёный, заявивший, что раскрыл тайну магического мышления?

В его опытах животные, оказавшиеся в ситуации, где у них не было контроля, придумывали себе навязчивые ритуалы, чтобы создать хотя бы его иллюзию.

Скептики-материалисты радостно подхватили эту идею. Религия и магия – заявили они – порождение человеческой беспомощности перед силами природы. Человек обманывал себя ритуалами, чтобы не оказаться перед лицом правды, чтобы не было необходимости принимать своё бессилие.

А теперь прибавляем к этому данные Майера.

Даже в мире, где скептики-материалисты правы, где магия не работает и не может работать, магическое мышление – это мышление вовсе не беспомощного человека. Наоборот, это мышление человека сильного, контролирующего свою жизнь, преодолевающего препятствия. Привыкшего к успеху.

Он отказывается возвращаться к врождённой пассивности даже там, где у него в самом деле нет ни власти, ни возможности повлиять на ситуацию. Он сохраняет уверенность в себе и ни на минуту не прекращает поисков хоть какого-то инструмента контроля.

И весьма часто его находит.

Нуждаев Александр
https://anairos.livejournal.com/276545.html

Мутно светилось пепельное небо и, как сырой потолок, темнело пятнами, роняя побелку. Под ногами одинокой прохожей хлюпала талая каша. Фонари горели тускло, сквозь мокрый снег. По улице вдоль старых гаражей медленно брела женщина в коричневом пальто и лисьей шапке, все время съезжавшей на глаза. Шла, усталая, по грязной белизне, под темными окнами нежилой новостройки, мимо пустого вагончика и бачков, полных строительного мусора.

Руки онемели, и она то стискивала в карманах кулаки, то сцепляла пальцы в замок и, не зная, куда их деть, прижимала к себе.

Её никто не назвал бы красавицей и даже симпатичной, и все-таки она была женщиной, а не тягловой лошадью и не загнанной клячей. В глазах, на самом донышке, что-то теплилось. Надежда... Доброта, смешанная с жалостью... и жалость, похожая на доброту... а может, давно перегоревшая любовь. Шею обвивал красный, как пионовый цвет, шарф, а из-под шапки на лоб выбилась светлая прядь.

Остановилась. Запрокинула голову, выискивая взглядом что-то среди облаков. Взмах белого крыла, невесомый птичий танец в промозглой вышине. Ей чудилась музыка, совсем тихая, на грани безмолвия, и сладкие поющие голоса. «На перекрестке, за гаражами найдешь своего ангела», - сказала ей знахарка.

Но как отыскать то, что не имеет образа, неуловимое, прозрачное и бесформенное, словно облачко пара? Да и какие они, вообще, ангелы? Промелькнут, будто огоньки самолета, и канут в молочную пелену. Сколько ни всматривайся в пустое небо, ни напрягай глаза — не разглядишь их, не узнаешь, не отличишь от летящего снега.

Вокруг стеклянных плафонов вьется белая мошкара, тяжелеет, слипаясь хлопьями, и медленно оседает на землю, на ресницы, на рукава пальто. Женщина вытирает лицо, и кажется, что щеки ее блестят от слез.

Такая же масляная тропинка тянулась вчера через стол от горящей свечи. Латунный подсвечник, маленький, размером с ладошку, и серый червячок фитилька, купавшийся в оранжевом пламени. Он притягивал взгляд, казался жестким и вертким, как личинка-проволочник. Крохотная саламандра, живущая в огне.

Почему все бабки-колдуньи любят свечи?

Впрочем, бабка — едва ли подходящее слово. Сидящей на другом конце стола знахарке от силы лет пятьдесят пять. Темно-русые, без единой серебряной ниточки волосы скручены в тугой пучок. Рукава закатаны, обнажая сильные веснушчатые руки. Одета мрачно — узкие черные брюки, черная блузка с круглым воротником-стойкой, черные бусы.

- Тебя как звать, милая? - спрашивает она строго.

- Элла.

Знахарка смотрит поверх ее головы.

- Ну, Элла, рассказывай.

Та мнется, потом начинает говорить. Не жизнь, а беда, жалуется она, застенчиво тиская одну руку в другой. Ей стыдно быть здесь, просить помощи Бог знает у кого, ведь она — интеллигентная женщина — не верит во всю эту ерунду. Или верит? Получается, что так. Когда надежды не остается, человек хватается за соломинку.

Один ребенок родился мертвым, второй постоянно болеет. Нет, у него не родовая травма и не генная мутация, а просто он слабый, с плохим иммунитетом. Нервный малыш, чуть что ударяется в истерики. Может броситься на пол посреди магазина или в садике прореветь целый день. Муж погуливает и каждую вторую неделю сидит без работы. Он массовик-затейник на детских праздниках, а праздники последнее время случаются все реже. То ли детей стало меньше рождаться, то ли денег у людей нет. У мамы с головой совсем плохо. Путает имена, забывает лица. Вроде и не такая уж старая. Может быть, Альцгеймер? Да еще эта нелепая судебная тяжба — родственник пытается отжать их «двушку». Не может быть, чтобы у него получилось, ну, а если вдруг — это же такой кошмар, с маленьким ребенком очутиться без крыши над головой.

Дома плохо, душно, сплошные тревоги. А днем — тяжелая и скучная работа в школе. Когда-то Элла мечтала трудиться в архиве, любила историю, но вот как получилось... Объяснять она не умеет, перед группой теряется, и темы — всегда одни и те же — ее утомляют. Ни глубины, ни новизны. Учитель — хорошая профессия, но не для нее.

Она мямлит, потупившись — в безотчетном страхе увидеть в глазах знахарки насмешку. Но в двух затянутых тиной озерцах плавает огонек свечи — вернее, два огонька, похожие на диковинные водные цветы, оранжевые лилии с зыбкими лепестками.

Радости нет, признается Элла, горестно качая головой. А где нет радости, там нет и везения. Получается замкнутый круг. Во всяких книжках пишут, что надо по-другому относиться к жизни, любить то, что делаешь, не пугаться будущего. Легко советовать. А как полюбить то, что ненавидишь, как принять спокойно то, чего боишься до колик?

Проблемы множатся, растут, как снежный ком, ткутся в бессмысленный, тоскливый орнамент.

Знахарка поднимает руку — и на мгновение Элле кажется, что та ее перекрестит, но «бабка» легонько проводит ладонью у нее над затылком, почти коснувшись волос, точно смахивает невидимую паутину.

«Сейчас заговорит о порче», - думает измученная женщина и уже как будто вспоминает черноокую тетку — мамину двоюродную сестру — и ее недобрый, словно иголками колющий взгляд. Бездетной она была и безмужней, вот и позавидовала счастью кузины... Дурной глаз — ведь такое бывает. «Если предложит снять порчу — соглашусь, - решает Элла. - Пусть это глупость и суеверие, пусть выброшенные деньги. А вдруг поможет? Хоть какая-то надежда...»

Но знахарка говорит другое.

- Нет у тебя, милая, ангела-хранителя. Чтобы отводил беду. А без этого счастья не будет, съедят его бесы.

- Как это — нет? - лепечет Элла, но суровая «бабка» ее не слушает. Вытягивает длинный палец с острым, как бритва ногтем — точно хочет проткнуть клиентке грудь.

- Ты думаешь, тебе не везет? Никому не везет. Вселенная враждебна к человеку. Каждую минуту пытается его сокрушить, так что без ангелов никак нельзя, пропадешь, - добавляет назидательно и — впервые за всю беседу — требовательно смотрит Элле в глаза.

Та смущается и торопливо встает, неловко отодвигая стул и нащупывая в сумочке кошелек. Она чувствует себя обманутой, выжатой, как лимон, отвергнутой высшими силами.

Только спускаясь по лестнице, женщина понимает, что забыла спросить у знахарки главное — что же делать?

В тот раз у нее не хватило духу вернуться. Но не прошло и недели, как Зорик сломал нос, играя на детской площадке. Мучаясь его болью, Элла решилась. И вот она уже стучится в знакомую обитую дермантином дверь. Легко, костяшками пальцев отбивает о притолоку глухую барабанную дробь — потому что звонка у хозяйки нет.

Знахарка встретила ее по-домашнему — в халате и шлепанцах на красных, распаренных после душа ногах.

Замахала рукой.

- Ступай... на перекресток, за гаражи. Там — сама увидишь.

Знать бы еще, какие они, эти существа. Лунный блик скользит и гаснет, ангельски прозрачен и чист, как родниковая вода. Звезды над крышами дрожат стеклянными каплями. Мохнатые хлопья снега рисуют в небе крылатый узор.

А может, ангел-хранитель отыщет ее сам, приблизится и обнимет за плечи — словно укроет заботливо теплой шубой, как снег укрывает озябшие поля. Пойдет рядом, невидимый и неслышимый, едва ощутимый, как дыхание апрельского ветерка, и уже никогда — никогда — ее не покинет.

*********************************

Рыжий кот умирал. Его подрали собаки, и рана загноилась. Когда-то шелковистая и яркая, как солнце, шерсть намокла и сбилась в колтуны. От нее даже воняло болезненно — сыростью, болью и страхом. Вдобавок Рыжик простудился. Ему бы в тепло, на мягкий диван, поесть сметанки или супчика с куриными желудками... на большее фантазии несчастного кота не хватало. Это было счастье, чистейшее и незамутненное. В густой пелене снега ему мерещились чьи-то ласковые руки, вкусные запахи и тихие голоса.

- Кис-кис... малыш, что с тобой?

Рыжик слабо шевельнул ушами. Показалось? Зыбкая фигура склонилась над ним. Зверек попытался встать, но не смог. Он был слишком ослаб, так что от малейшего движения голова кружилась и фонарные столбы пускались в белую пляску. А потом его подняли и понесли куда-то, прижимая к мокрой ткани пальто.

- Потерпи, бедняжка, сейчас придем, - шептала Элла. - Кто же тебя так?

Забыв про ангелов, она баюкала на руках больного кота, еще не зная, что несет домой свое долгожданное счастье.